Бехтерев - Страницы жизни.
Страница первая

Главная Предисловие Стихи Проза Фотоальбом Статьи Книги Выступления Подражания Антигарики Гимн Игорю Губерману
Гостевая Форум Голосования Друзья Новости Автор сайта Апофеоз тщеславия

Используете ли Вы программы для блокирования банеров, счётчиков и PopUp?
Да, постоянно
Да, часто
Да, иногда
Блокирую только PopUp ("Выпрыгивающие окна")
Нет, не использую
Впервые слышу о таких программах
Другое
Результаты

Поиск по сайту
:: www.yandex.ru ::

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
    В феврале шестнадцатого года, в самом конце месяца, академику Бехтереву предстояло произнести речь перед профессорами и студентами Психоневрологического института. Приближалась годовщина открытия этого уникального учебного и научного заведения, и его создатель не мог не выступить в такой день. А Бехтерев - он непрестанно ловил себя на этом и одергивал, потом опять бессильно спохватывался - почти весь месяц подолгу и часто, неотступно и навязчиво думал о смерти. Снова и снова возвращаясь мыслями от сотен своих ежедневных дел к небытию - безвозвратному и бесконечному. Только недавно отмечался его профессорский юбилей. Он терпеливо высидел несколько часов, с ласковой, и как ему казалось, благодарной улыбкой выслушивая перечисления его заслуг (несколько тысяч учеников, основатель отечественной неврологии, один из первооткрывателей мозга, психиатр, физиолог, педагог, мыслитель, клиницист, философ, нравственная высота), и тоскливо ожидал окончания потока восхвалений. Он не то чтобы не был тщеславен - вовсе нет; и известность, и легенды вокруг имени, и почтение окружающих, и назойливое внимание на улице, и сотни писем - это все было приятно ему, хоть и смешило сходство со славой опереточного тенора. Просто не надо было этого фейерверка, потому что он сам знал о себе гораздо больше и с высоты этого знания своего понимал гораздо лучше любого из выступавших, как действителько много сделал он - для науки, для людей, для России. Только он ведь и для себя это делал. Потому что сил было много до невероятия, потому все получалось и удавалось, потому что весело и приятно было думать, ставить опыты, доискиваться и преодолевать. Кому расскажешь, что к ночи, засыпая от усталости в любом положении, он бывал так счастлив, что и утром просыпался с непрошедшим этим ощущением полноты и удачливости жизни, и с наслаждением, еще в постели, начинал писать очередную статью на любом подвернувшемся клочке бумаги, подложив под бумагу фанерное сидение от старого стула, и чертыхаясь только, когда карандаш попадал в маленькие дырочки, пробитые в этом сиденье. Вот подложку эту сменить - годами не хватало времени. А на остальное все - хватало. В собственное удовольствие утоление собственной жажды полнокровной и полновесной жизни.

    На этих юбилейных торжествах и начал он вдруг думать о смерти. Так же пристально, непрерывно и истово, как думал о самых насущных проблемах, встретившихся за прожитые годы. Об отвратительной неизбежности смерти, о сравнительной ее легкости для верящих в загробную жизнь, о горячечном желании бессмертия, искони присущем человеку, сочинивши множество легенд, мифов, иллюзий для утоления мечты о неумирании. О том, что кончается и что продолжается, что обрывается и что остается после смерти.

    По давней привычке анализировать даже поток собственных мыслей, чуть отчуждаться и взглядывать на них со стороны, по очень полезной и важной привычке время от времени окидывать себя искоса отстраненным взглядом, он попытался понять, отчего снова и снова возвращается к мыслям о смерти. От страха перед уже замаячившим где-то концом? Кажется, нет, хотя умирать дьявольски не хотелось. А может быть, подкрадывается какая-то скрытая до поры сильная и острая болезнь, и ее предчувствие, еще неосознаваемые симптомы ее начинают уже угнетать и исподволь готовить к мукам? Он часто встречал кое у пациентов. Нет, кажется, вполне здоров. Просто возмутительно здоров для своих почти шестидесяти лет. Впрочем, и размышления о смерти были какими-то безличными, будто не о собственной неотвратимой участи думал, а неуправляемо листалась память, подбирая мысли на заданную тему. Вспоминал, что все религии мира в основе своей содержали идею о разновидностях загробного существования, и это посмертное грядущее призвано было служить регулятором земной жизни, определять поступки по эту сторону бытия. Вспоминался Дон-Кихот, объясняющий очень земному оруженосцу своему, что за свободу и честь жизнь вовсе не жаль пожертвовать. Потом стихи всплывали внезапно в памяти:

             Не говорите мне: он умер - он живет,
             Пусть жертвенник разбит, огонь еще пылает.
             Хоть роза сорвана - она еще цветет,
             Пусть арфа сломана - аккорд еще рыдает.
    Нет, стихи эти были о чем-то другом, ассоциация подвела на этот раз, и он снова окунался в суету повседневных дел, десятков разговоров, свиданий, консультаций и приемов больных. Но выдавалась вдруг одная минута, и всплывали слова Метерлинка, что страх смерти - это просто боязнь неизвестности, в которую она нас повергает. С этим хотелось спорить, послушно приходили в голову возражения, но к чему все это было, он и сам никак не мог понять.

    ... Так длилось недели две, назойливо, надоедливо и неустранимо. В середине февраля он ехал на прием к больному, извозчик - все они знали его в лицо, петербургскую знаменитость, великого врача с дремучей бородой - все время оборачивался, порываясь что-то спросить, но не решался, так нахмурено и замкнуто было лицо седока, и опять текли эти мысли. Вспомнился философ и психолог Джемс, так уверенный в реальности загробного мира, что твердо обещал друзьям перед смертью отыскать способ духовного общения с ними. И еще вспомнилась ядовитая шутка Мечникова, что не нашел, должно быть, философ до сих подходящего способа - нету пока вестей от Джемса.

    И сообразил вдруг, отчетливо и ясно, что происходило с ним две эти недели. И облегченно засмеялся. Извозчик обернулся, понял, что минута подходящая, просил почтительно:
    - Господин профессор, третий год мечтаю все спросить при случае - после смерти жизнь есть или нету? А?
    От совпадения Бехтерев рассмеялся еще сильнее и неудержимей, кивнул головой многократно и убежденно сказал, посерьезнев:
    - Непременно есть. Наверняка и обязательно.

    Соскочил и упруго пошел к подъезду, где его уже ждали. Извозчик, донельзя обрадованный, сильно стегнул лошадь и помчался на ближайшую площадь сообщить коллегам, что сказал знаменитый профессор. Так возникла еще одна легенда из тех многочисленных, что окружали имя Бехтерева.

    А он невыразимое чувствовал облегчение и чуть удивленную радость, ибо в наблюдениях над собой тоже не единожды черпал факты, весьма интересные для дела. Сегодня он обнаружил - не впервые, нет, но так долго никогда не длился скрытый период,- его мозг, натренированный и дисциплинированный, где-то в глубинах своих, тайно от сознания и, боле того, сознанию пока неподотчетно уже недели две как готовил мысли и сведения для предстоящего выступления на годовщине любимого института, перед самыми близкими соратниками, друзьями, учениками. И тема эта - тема смерти человеческой, а точнее - человеческого бессмертия, тема эта, исподволь и не случайно зародившись в нем во время юбилея, властно и непрерывно собирала в кладовых памяти все, что могло пригодиться и понадобиться.

    В конце февраля шестнадцатого года академик Бехтерев произносил речь о бессмертии человеческой личности. Шла война, и вести о тысячах смертей разносили по России газеты и конверты писем. К безвозвратности теперь относились уже привычно, и слова о человеческой гибели волновали только, если гибли близкие. А Бехтерев говорил о бессмертии человека вообще. Потому что, говорил он, если 'вместе со смертью навсегда прекращается существование человека, спрашивается, к чему наши заботы о будущем? К чему, наконец, понятие долга, если существование человеческой личности прекращается вместе с последним смертным вздохом? Не правильнее ли тогда ничего не искать от жизни и только наслаждаться теми утехами которые она дает...'

    Нет! Потому что 'ни один вздох и ни одна улыбка не пропадают в мире бесследно'.

    Нет! Потому что 'каждая человеческая личность... Не прекращает своего существования вместе с прекращением индивидуальной жизни, а продолжает его в полной мере во всех тех существах, которые с ней хотя бы косвенно соприкасались во время ее жизни, и таким образом живет в них и в потомстве как бы разлитою, но зато живет вечно, пока существует вообще жизнь на земле... Поэтому все то, что мы называем подвигом, и все то, что мы называем преступлением, непременно оставляют по себе определенный след в общечеловеческой жизни, который имеет соответствующие ему последствия в преемственном ряде поколений'.

    Вырисовывалась из неторопливых и веских слов седого глубокоглазого профессора впечатляющая и отчетливая картина того, как духовный облик каждого человека сотворяется то видимым, то неявным воздействием на него сотен других людей, еще живых и уже ушедших. И оттого - это следовало неопровержимо и убедительно - любой человек сам тоже не умирает, исчезая никуда и бесследно, а продолжает вечно жить во всей совокупности своих мыслей, дел и поступков, во всех проявлениях своей личности, отпечатавшейся в других и сказавшейся на их жизнях.

    Конечно, все это больше напоминало проповедь, чем серьезную научную речь серьезного ученого. Однако идея о духовной преемственности человеческой, а значит, о двойном долге каждого - благодарности и ответственности, идея эстафеты духовной жизни вопреки телесной смерти оказалась очень близка Бехтереву, очень сродни глубинным его каким-то мыслям и неоднократно впоследствии повторялась им в различных вариантах. А сквозь призму этой глубокой идеи, сквозь высокую эту мысль - как достоверно и полно просматривается любая человеческая биография!

    В том числе, конечно же, биография самого Бехтерева.

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21


    

Designe of page
CSI "Facktor"
mailto: foxmax@inbox.ru