Бехтерев - Страницы жизни.
Страница тринадцатая

Главная Предисловие Стихи Проза Фотоальбом Статьи Книги Выступления Подражания Антигарики Гимн Игорю Губерману
Гостевая Форум Голосования Друзья Новости Автор сайта Апофеоз тщеславия

Используете ли Вы программы для блокирования банеров, счётчиков и PopUp?
Да, постоянно
Да, часто
Да, иногда
Блокирую только PopUp ("Выпрыгивающие окна")
Нет, не использую
Впервые слышу о таких программах
Другое
Результаты

Поиск по сайту
:: www.yandex.ru ::

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
    Очень тянет пересказывать анекдоты. Их существовало немало вокруг громкого имени Бехтерева. Да и какая это вообще знаменитость, если нет о нем потешных историй, и как может не порождать их любой углубленный в размышления человек. Рассеянность Безтерева была на нормальном, хрестоматийном уже для загруженного профессора уровне. Услышав, например, входной звонок, он мог сам пойти открывать дверь, но уже подойдя к двери, сказать вдруг сердечным своим врачебным голосом: 'Алло, я слушаю'. Коллега его вспоминает, как они шли однажды по двору, направляясь к пролетке, и Бехтерев с ловкостью, удивительной для его грузной фигуры, подхватил споткнувшегося мальчугана. Погладил его по голове и продолжал непрерываемый разговор. 'Чей это мальчонка? - спросил спутник. 'Не знаю', - отключенно ответил Бехтерев и какие-то следующие немедленно произнес слова, относящиеся к интересной теме их беседы. А мальчонка был его любимый младший сын.

    У автора есть несколько писем от младшей дочери Бехтерева, она сейчас живет в Сан-Франциско и охотно откликнулась на просьбу ответить на вопросы и что-либо попутно вспомнить. Среди прочего она припомнила, как отец, живя на своей даче в Финляндии, не прекращал работать ни на минуту. Однако понимая необходимость моциона, ходил часами по дорожкам дачного полулеска-полупарка, вычитывая на ходу гранки очередных статей. А за ним преданной вереницей шли неторопливо и важно, не отвлекаясь на соблазн поноситься по травке и поиграть, двенадцать дворовых собак разных пород, характера и размера, Чувствуя в нем хозяина, они обожали его, и когда он останавливался на секунду, чтобы сделать нужную поправку, торжественно застывала вся разношерстная компания. Они трусили за ним, чуть приспустив морды, а на остановке поднимали их и бдительно смотрели на него. Зрелище это всегда было театром для домашних.

    На столетнем его памяти юбилейном заседании один профессор рассказывал, как ему, тогда еще мальчишке-врачу, Бехтерев позвонил вдруг в три часа ночи, чтобы срочно поделиться мыслями о завтрашней предстоящей работе. 'Попробовал бы я так вот позвонить ночью своему нынешнему палатному ординатору', - закончил профессор под сочувственный понимающий смех коллег.

    Истории подобного рода - не только благодатный и приятный отдых посреди авторского тщания передать величие научных трудов героя. Нет, у них еще есть чрезвычайно важное назначение: по возможности очеловечить плоский хрестоматийный образ, писанный юбилейно-некрологическим суриком. Ибо любые человеческие черты, просто названные или описанные с помощью поступка, все равно не оживят в нашем неблагодарном жанре строгий иконописный лик, годящийся для киота, а для чисто человечески понимания и расположения непригодный, как нни распинайся автор. Даже более того: чем больше превосходных черт его и деяний я приведу, тем отключенней и дальше окажется он от реального облика. Изыскивать же что-нибудь принижающе-очеловечивающее - страстиижки некрупные, неблаговидные наклонности или черты характера со слабинкой - дело тоже малообещаюпцее, затасканное и скучное.

    Я вижу Бехтерева высокой и цельной личностью, очень сильным и выносливым человеком, огромного таланта и увлеченности. Мне подскажут: непомерного был тщеславия и честолюбия. Но я на это отвечу вот что: во-первых, вполне померного ввиду его трудособности, таланта и успехов, во-вторых, тщеславие неотрывно от естественной жажды каждого состояться, воплотить свои потенции и способности, чаще всего оно - одна из пружин настойчивости и упорсва, и нельзя при этом чью-то тонкую мысль не вспомнить, что скромность украшает только скромные дарования. Но еще и третье есть. В-третьих, по масштабам сделанного им - будь он поистине тщеславен и честолюбив - имели бы мы удовольствие уж по крайне читать о нем толстенные юбилейные сборники. А в двух такого рода сборниках, к двум его юбилеям выпущенных, в самом начале только куцые статьи о нем, а дальше все по делу, о деле, для дела. А один свой юбилей он и вовсе отказался праздновать. Дел было много, невпроворот. А чествовать было кому: почти все кафедры неврологии и психиатрии по всей стране, за исключением Москвы да еще нескольких городов небольших, занимали профессора чисто бехтеревской_ выучки, из-под его руки вышедшие. Их десятки, одних шрофессоров, составивших себе в науке имя и славу, оставивших собственные и неслабые порой следы.

    В старинном присловье, говоримом в похвалу человеку, невредимо и сохранно прошедшему 'огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы', самая трудная Часть - третья. Испытание славой и успехами редко переносится бесследно. И многих, до обидного многих слава изменяла неузнаваемо. Очень твердой должна быть личность - не твердой даже, здесь другое какое-то уместно слово, и не знаю даже, есть ли оно одно. Тут и врожденное достоинство необходимо, и заведомая в себе уверенность, и умение в руках себя держать, и способность поглядеть на себя со стороны, и та высокая широта кругозора, что позволяет видеть скромность достигнутого на самом деле. И еще много чего всякого, что дано совсем не каждому и не любому воспитанием дается, а уж к способностям и вообще, кажется, касательства не имеет.

    Слава пришла к Бехтереву рано. Знали его все и всюду, всяких слов при встречах не жалели, оборачивались вслед, писали письма, упоминали ученики благодарственно в сотнях специальных статей. А он, к этой славе возносящей вполне осознанно и спокойно относясь, оставался самим собой настолько, что порой это казалось нарочитым и несколько неправдоподобным, неумело искусственным что ли. В двадцатых годах бегал (шестидесяти пяти лет от роду) наперегонки с любым попутчиком, если паровой трамвай, от института в город ходивший, был виден и собирался отойти. И еще можно всякого привести: как доступен был любому в любое время, как замашки сохранил студенческие той поры, когда каждый - 'брат', как - что особенно настоящую высокую простоту подчеркивает - спокойно и резко обрывал все попытки фамильярности или вмешательства в свои дела, проистекавшие от обманчивой иллюзии, что приветливость и расположенность - от слабинки, в которую не грех ногой посунуться.

    Не могу отказаться от одной забавной детали, сообщенной мне профессором Ярмоленко, сотрудницей Бехтерева в течение последних его лет. В дни зарплаты, сказала она, за Бехтеревым очень часто бегала девочка из бухгалтерии, умоляя выбрать время и зайти погасить долг, потому что день отчетный. Он обычно за время между двумя зарплатами все, что ему причиталось, раздавал просившим по записочкам в бухгалтерию с просьбой числить за ним. Это могли быть деньги на прибор, который срочно был нужен, а институт не покупал, или на летний отдых, или не хватило дожить, или срочный расход на что-нибудь - причины были самые разные. Ловили в коридоре шефа, шеф невнимательно выслушивал, и случаев отказа не было. Когда сумма, выданная по таким запискам, чуть превышала то, что директору причиталось, бухгалтер переставал платить, и - вот чудо - число просителей сразу уменьшалось.

    Но к чему автор завел о славе? Может быть, Бехтерев ее не замечал? О, замечал прекрасно и широчайшим образом пользовался ей. Пользовался он ей как рычагом во всех местах, где что-то нужно было и можно было подтолкнуть для дела. Выражаясь языком сегодняшним, был он фантастически 'пробивной мужик'. Поговаривали даже о гипнотических его ухищрениях, ибо ничем иначе тот подвиг организации и устройства, который совершил он в начале века, было бы совершенно немыслимо объяснить: любой ведь почин исчезал, как вода в песке, в столах чиновников и столоначальников. Бехтеревский почин был грандиозным, но без участия самого Бехтерева не дождалась бы до успеха чисто учредительная часть его затеи.

    В самое предгрозовое время революции пятого года скончался вдруг немолодой уже начальник Военно-медицинской академии. Все последние дни он неотрывно и печально смотрел из окна своей директорской квартиры на шумные митингующие толпы. И осталась академия без начальника в дни, когда позарез нужна была твердая рука, голова ясная и умение выбрать курс, наиболее безопасный для прославленного учебного заведения, захлестнутого небывалой бурей.

    И выпало возглавлять академию - по голосованию совета профессоров - Бехтереву. Он эту трудную честь принял, ни минуты не колеблясь. И выполнил свою миссию с таким блеском, что позднее, как стихли главные раскаты волнений и снова началась учебная жизнь, специально собравшийся опять совет профессоров выразил ему особую признательность. 'За то, что в самое тяжелое время он принял на себя управление академией, и своим тактом и энергией оградил академию от могущих быть весьма тяжелых последствий как для учащихся, так и для самой академии'. Руководствуясь не уставом и не инструкцией, а собственной интуицией и умом, он то добивался снятия казачьих разъездов на прилегающих улицах, то ухитрялся успокоить гигантскую студенческую толпу, требующую чего-то для нее самой мало определенного, то наотрез отказывался читать лекцию слушателям, явившимся на нее вопреки объявленной общей забастовке. И ежедневно бывал в студенческих общежитиях, постоянно, таким образом, находясь полностью и досконально в курсе дел и течения событий. И по организованному им ходатайству удалось принять обратно в академию студентов, ранее отчисленных из нее за политические проступки.

    Тут, забегая вперед немного, просто необходимо упомянуть, что и впоследствии подпись его значилась первой или одной из первых под самыми различными ходатайствами, коллективными просьбами и письмами, направленность которых всегда была едина и определенна. Вот, к примеру, подписанное им постановление совета профессоров Женского медицинского института, где он уже давно преподавал: 'Совет не может и не имеет нравственного права препятствовать митингам в стенах института. Митинги являются назревшею потребностью населения... Подавление митингов вооруженною силою Совет считает преступным. Вместе с тем Совет высказывает свое твердое убеждение, что единственным средством умиротворения страны и тем самым высшей школы является немедленное признание основных прав гражданина при условии неприкосновенности личности и жилища и созыва закондательного собрания народных представителей, избранных на основе всеобщего избирательного права'.

    Или вот еще - только из тех бумаг, копии которых сохранились в бехтеревском архиве. Два студента, состоявшие в какой-то боевой организации, собирались с оружием в руках похитить деньги для нужд этой организации, но были задержаны на месте еще только намечавшегося покушения. Их предали суду по статье, чреватой смертной казнью. В академии немедленно возникла специальная комиссия профессоров, во главе которой снова Бехтерев. Последовало убедительное ходатайство от имени профессоров академии. Вот его основная часть: '...Принимая во внимание: 1) что в данном случае дело идет о лицах молодого возраста, болезненно восприимчивого по обстоятельствам настоящего тяжелого времени ко всем вообще крайним политическим учениям; 2) что по отзывам инспекции оба студента в бытность их студентами в академии ни в чем предосудительном в делах академии замечены не были; и 3) что оба они по своему возрасту не представляют еще собою вполне сложившиеся личности, могущие критически и с полной обдуманностью руководить свопмк действиями и поступками, конференция академии ходатайствует о принятии мер к тому, чтобы обвиняемые не подверглись каре, превышающей меру содеянного им, и по возможности - смягчения их участи...'

    И студенты эти были спасены. Можно привести еще другие примеры, но и этих двух вполне, мне кажется, достаточно для прояснения общественного лица Бехтерева в те далеко непростые годы. Но вернемся к девятьсот пятому.

    Возглавлять академию, в которой возобновились занятия, оставаться и далее ее начальником предложено было академику Бехтереву, столь прекрасно проявившему себя. На этом настаивали коллеги всех чинов и рангов, этого требовали и просили студенты, с этим готовно соглашался сам военный министр.

    Венец и мыслимый предел карьеры - начальствование одким из лучших в стране высшим учебным заведением. Какой истинный честолюбец колебался бы хоть одну минуту?

    Бехтерев отказывается без раздумий и наотрез. Но почему, Владимир Михайлович? Вы говорите, что не с руки вам разливанный поток всяческих административно-чиновничьих дел, но ведь только что вы блестяще и легко справлялись с ними. Вы говорите, что планы у вас иные, но что может быть грандиознее таких вот притом сразу реализующихся планов?

    Нет, у него - иные.

    Тогда о них знали только близкие, очень доверенные ученики. Спустя два года о них узнали все. Бехтерев оставался верен мечте - идее, некогда насквозь и на всю жизнь, оказывается, пронзившей и поглотившей его. Мечте о цельном познании человека.

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21


    

Designe of page
CSI "Facktor"
mailto: foxmax@inbox.ru