|
|
|
Он был заядлый либерал, полемизировал с режимом и щедро женщин оделял своим заветным содержимым. Устав от книг, люблю забиться в дым либерального салона, где вольнодумные девицы сидят, раскрывши рты и лона. Не славой, не скандалом, не грехом, тем более не устной канителью - поэты поверяются стихом, как бабы проверяются постелью. Весь немалый свой досуг до поры, пока не сели, мы подпиливали сук, на котором мы висели. Кишит певцов столпотворение, цедя из кассы благодать; когда продажно вдохновение, то сложно рукопись продать. Такая жгла его тоска и так томился он, что даже ветры испускал печальные, как стон. Мои походы в гости столь нечасты, что мне скорей приятен этот вид, когда эстет с уклоном в педерасты рассказывает, как его снобит. Дай, Боже, мне столько годов (а больше не надо и дня), во сколько приличных домов вторично не звали меня. В любом и всяческом творце заметно с первого же взгляда, что в каждом творческом лице есть доля творческого зада. Души незаменимое меню, махровые цветы высоких сказок нещадно угрызает на корню червяк материальных неувязок. Обсуживая лифчиков размеры, а также мировые небосклоны, пируют уцененные Венеры и траченые молью Аполлоны. Очень многие дяди и тети по незрелости вкуса и слуха очень склонны томление плоти принимать за явление духа. В себя вовнутрь эпохи соль впитав и чувствуя сквозь стены, поэт - не врач, он только боль, струна и нерв, и прут антенны. Люблю я ужин либеральный, духовен плотский аппетит, и громко чей-нибудь нахальный светильник разума коптит. Много раз, будто кашу намасливал, книги мыслями я начинял, а цитаты из умерших классиков по невежеству сам сочинял. Я чтенью - жизнь отдал. Душа в огне, глаза слепит сочувственная влага. И в жизни пригодилось это мне, как в тундре - туалетная бумага. Будь сам собой. Смешны и жалки потуги выдуманным быть; ничуть не стыдно - петь фиалки и зад от курицы любить. Я пришел к тебе с приветом, я прочел твои тетради: в прошлом веке неким Фетом был ты жутко обокраден. Так долго гнул он горб и бедно ел, что, вдруг узду удачи ухватив, настолько от успеха охуел, что носит как берет презерватив. Я прочел твою книгу. Большая. Ты вложил туда всю свою силу. И цитаты ее украшают, как цветы украшают могилу. Обожая талант свой и сложность, так томится он жаждой дерзнуть, что обидна ему невозможность самому себе жопу лизнуть. Увы, но я не деликатен и вечно с наглостью циничной интересуюсь формой пятен на нимбах святости различной. Я потому на свете прожил, не зная горестей и бед, что, не жалея искры Божьей, себе варил на ней обед. Поет пропитания ради певец, услужающий власти, но глуп тот клиент, кто у бляди доподлинной требует страсти. С тех пор, как мир страниц возник, везде всегда одно и то же: на переплеты лучших книг уходит авторская кожа. Все смешалось: рожает девица, либералы бормочут про плети, у аскетов блудливые лица, а блудницы сидят на диете. Умрет он от страха и смуты, боится он всех и всего, испуган с той самой минуты, в какую зачали его. Сызмальства сгибаясь над страницами, все на свете помнил он и знал, только засорился эрудицией мыслеиспускательный канал. Во мне талант врачами признан, во мне ночами дух не спит и застарелым рифматизмом в суставах умственных скрипит. Оставит мелочь смерть-старуха от наших жизней скоротечных: плоды ума, консервы духа, поживу крыс библиотечных. |
|
|
Designe of page |