|
|
|
Под грудой книг и словарей, грызя премудрости гранит, вдруг забываешь, что еврей; но в дверь действительность звонит. Никто, на зависть прочим нациям, берущим силой и железом, не склонен к тонким операциям как те, кто тщательно обрезан. Люблю листки календарей, где знаменитых жизней даты: то здесь, то там живал еврей, случайно выживший когда-то. Отца родного не жалея, когда дошло до словопрения, в любом вопросе два еврея имеют три несхожих мнения. Живым дыханьем фразу грей, а не гони в тираж халтуру; сегодня только тот еврей, кто теплит русскую культуру. Везде одинаков Господень посев, и врут нам о разнице наций; все люди - евреи, и просто не все нашли пока смелость признаться. Из двух несхожих половин мой дух слагается двояко: в одной - лукавствует раввин, в другой - витийствует гуляка. Летит еврей, несясь над бездной, от жизни трудной к жизни тяжкой, и личный занавес железный везет под импортной рубашкой. Фортуна с евреем крута, поскольку в еврея вместилась и русской души широта, и задницы русской терпимость. Сомненья мне душу изранили и печень до почек проели: как славно жилось бы в Израиле, когда б не жара и евреи. За все на евреев найдется судья. За живость. За ум. За сутулость. За то, что еврейка стреляла в вождя. За то, что она промахнулась. Русский климат в русском поле для жидов, видать, с руки: сколько мы их ни пололи, все цветут - как васильки. Поистине загадочна природа, из тайны шиты все ее покровы; откуда скорбь еврейского народа во взгляде у соседкиной коровы? Приснилась мне роскошная тенденция, которую мне старость нахимичила: еврейская духовная потенция физическую - тоже увеличила. Пусть время, как поезд с обрыва, летит к неминуемым бедам, но вечером счастлива Рива, что Сема доволен обедом. В эпохи любых философий солонка стоит на клеенке, и женится Лева на Софе, и Софа стирает пеленки. Если надо - язык суахили, сложный звуком и словом обильный, чисто выучат внуки Рахили и фольклор сочинят суахильный. Знамения шлет нам Господь: случайная вспышка из лазера отрезала крайнюю плоть у дряхлого физика Лазаря. Дядя Лейб и тетя Лея не читали Апулея; сил и Лейба не жалея, наслаждалась Лейбом Лея. Все предрассудки прочь отбросив, но чтоб от Бога по секрету, свинину ест мудрец Иосиф и громко хвалит рыбу эту. Влияли слова Моисея на встречного, разумное с добрым и вечное сея, и в пользу разумного, доброго, вечного не верила только жена Моисея. Влюбилась Сарра в комиссара, схлестнулись гены в чреве сонном, трех сыновей родила Сарра, все - продавцы в комиссионном. Эпоху хамскую не хая и власть нахальства не хуля, блаженно жили Хаим и Хая, друг друга холя и хваля. Лея-Двося слез не лила, счет потерям не вела: трех мужей похоронила, сразу пятого взяла. Где мудрые ходят на цыпочках и под ноги мудро глядят, евреи играют на скрипочках и жалобы нагло галдят. Такой уже ты дряхлый и больной, трясешься, как разбитая телега - на что ты копишь деньги, старый Ной? - На глупости. На доски для ковчега. Томит Моисея работа, домой Моисею охота, где ходит обширная Хая, роскошно себя колыхая. Век за веком: на небе - луна, у подростка - томленье свободы, у России - тяжелые годы, у еврея - болеет жена. Когда черпается счастье полной миской, когда каждый жизнерадостен и весел, тетя Песя остается пессимисткой, потому что есть ума у тети Песи. Носятся слухи в житейском эфире, будто еще до пожара за час каждый еврей говорит своей Фире: - Фира! А где там страховка у нас? Свежестью весны благоуханна, нежностью цветущая, как сад, чудной красотой сияла Ханна сорок килограмм тому назад. Как любовь изменчива, однако! В нас она качается, как маятник: та же Песя травит Исаака, та же Песя ставит ему памятник. На всем лежит еврейский глаз, у всех еврейские ужимки, И с неба сыплются на нас шестиконечные снежинки. Он был не глуп, дурак Наум, но был устроен так, что все пришедшее на ум он говорил, мудак. Если к Богу допустят еврея, то он скажет, вошедши с приветом? - Да, я жил в интересное время, но совсем не просил я об этом. Известно всем. что бедный Фима умом не блещет. Но и тот умнее бедного Рувима, который полный идиот. Не спится горячей Нехаме; под матери храп непробудный Нехама мечтает о Хайме, который нахальный, но чудный. В кругу семейства своего жила прекрасно с мужем Дина, тая от всех, кроме него, что вышла замуж за кретина. За стойкость в безумной судьбе, за смех, за азарт, за движение - еврей вызывает к себе лютое уважение. |
|
|
Designe of page |