ГАРИКИ ПРЕДПОСЛЕДНИЕ
Людям удивительно и завидно,
что живу я глупо и неправедно

Главная Предисловие Стихи Проза Фотоальбом Статьи Книги Выступления Подражания Антигарики Гимн Игорю Губерману
Гостевая Форум Голосования Друзья Новости Автор сайта Апофеоз тщеславия

Используете ли Вы программы для блокирования банеров, счётчиков и PopUp?
Да, постоянно
Да, часто
Да, иногда
Блокирую только PopUp ("Выпрыгивающие окна")
Нет, не использую
Впервые слышу о таких программах
Другое
Результаты

Поиск по сайту
:: www.yandex.ru ::

    
    Есть у жизни паузы, прорехи,
    щели и зазоры бытия,
    через эти дыры без помехи
    много лет просачиваюсь я.
    
    Сегодня хор наставников умолк,
    мечта сбылась такой же,
    как мечталась,
    и вышел из меня с годами толк,
    и бестолочь нетронутой осталась.
    
    Нет, я на судьбу не в обиде,
    и жизнь моя, в общем, легка;
    эстрада подобна корриде,
    но я - оживляю быка.
    
    Повлёкся я стезёй порока,
    себе подобных не виня,
    а страха бес и бес упрёка
    давно оставили меня.
    
    Такие дни ещё настанут:
    лев побежит от муравья,
    злословить люди перестанут,
    навек табак оставлю я.
    
    Пою фальшиво я, но страстно,
    пою, гармонию круша,
    по звукам это не прекрасно,
    однако светится душа.
    
    Когдатошний гуляка,
    шут и плут,
    я заперся в уюте заточения,
    брожение души и мысли блуд -
    достаточные сердцу приключения.
    
    Хотя судьба, забывши кнут,
    исправно пряники печёт нам,
    я в день по нескольку минут
    страх ощущаю безотчётный.
    
    Не муравьем, а стрекозой
    мой век я жил
    и крепко грешен,
    а виноградною лозой
    бывал и порот и утешен.
    
    В этой жизни мелькнувшей земной -
    отживал я её на износ -
    было столько понюхано мной,
    что угрюмо понурился нос.
    
    Весь век я наглое бесстыдство
    являл, не зная утомления,
    и утолялось любопытство,
    неся печаль от утоления.
    
    Моё лицо слегка порочно,
    что для мужчины - не позор,
    а просто в облик въелся прочно
    моих наклонностей узор.
    
    Из воздуха себе я создал почву,
    на ней вершу посильные труды,
    возделываю воздух даже ночью,
    а ем - материальные плоды.
    
    Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,
    и прочими грехами я типичен,
    а всё же не курю я коноплю,
    и всё же я к мужчинам безразличен.
    
    Не трусь я в несчётной толпе
    несчастных, за фартом снующих,
    а еду по жизни в купе
    для злостно курящих и пьющих.
    
    Все вышли в евреи, и ныне
    в буфетах сидят и в кино,
    а я до сих пор по пустыне
    плетусь, попивая вино.
    
    Тих и ровен
    мой сумрак осенний,
    дух покоя любовью надышан,
    мелкий дрязг мировых потрясений
    в нашем доме почти что не слышен.
    
    Хотя люблю гулящих женщин,
    но человек я не пропащий,
    и стал я пить гораздо меньше,
    поскольку пью намного чаще.
    
    Я душу с разумением гублю,
    надеясь до конца не погубить,
    поскольку вожделею не к рублю,
    а к радости его употребить.
    
    Стал на диване я лежать,
    уйдя на полную свободу,
    и не хочу принадлежать
    я ни к элите, ни к народу.
    
    А лучше всё же стрекоза,
    чем работящий муравей,
    её бесстыжие глаза
    мне и понятней и милей.
    
    Всё ясней теперь и чаще я
    слышу стыдное и грешное,
    изнутри меня кричащее
    одиночество кромешное.
    
    Я пью, взахлёб гуляю и курю;
    здоровью непреклонный супостат,
    весь век самоубийство я творю,
    и скоро уже будет результат.
    
    Сейчас бы и в России не оставили
    меня без воздаяния мне чести,
    сейчас бы на могилу мне поставили
    звезду шестиконечную из жести.
    
    Сочтя свои утраты и потери,
    поездивши по суше и воде,
    я стал космополитом
    в полной мере:
    мне жить уже не хочется нигде.
    
    Глухая тьма
    простёрлась над пустыней,
    спит разум,
    и на душу пала ночь;
    с годами наша плоть
    заметно стынет,
    а в мыслях
    я совсем ещё не прочь.
    
    Сам наслаждаясь Божьим даром,
    я в рифме зрителя купаю,
    за что порой имею даром
    билеты в зал, где выступаю.
    
    Я стандартен, обычен, вульгарен,
    без надломов в изгибах души,
    и весьма я Творцу благодарен,
    что на мне отдохнуть Он решил.
    
    Укрыт обаятельной ширмой
    я в самом тяжёлом подпитии,
    а подлинный внутренний мир мой
    не вскроется даже на вскрытии.
    
    Обиды людям
    я себе простил,
    азарта грех
    давно отбыл на нарах,
    а всё, что в этой жизни упустил,
    с избытком наверстаю в мемуарах.
    
    Конечно, время сызмала влияло
    на дух и содержание моё;
    меня эпоха сильно поваяла -
    однако ведь и я лепил её.
    
    Я в гостевальные меню
    бывал включён как угощение,
    плёл несусветную хуйню,
    чем сеял в дамах восхищение.
    
    Я душевно вполне здоров,
    но шалею, ловя удачу;
    из наломанных мною дров
    я легко бы построил дачу.
    
    Один телесный орган мой
    уже давно воспеть хочу -
    крутой, надёжный и немой,
    покуда я молчу.
    
    Как ни предан зелёному змею,
    а живу по душе и уму,
    даже тем, чего я не имею,
    я обязан себе самому.
    
    Я ленью грешен,
    выпивкой и сексом,
    люблю, однако, более всего
    молчание, наполненное текстом
    и ритмом, воспаляющим его.
    
    Я не жалею о попытках
    заняться прибыльной игрой,
    и только память об убытках
    порой горит, как геморрой.
    
    Забавно это: годы заключения
    истаяли во мне, как чёрный снег,
    осталось только чувство приключения,
    которое украсило мой век.
    
    Она совсем не в тягость мне,
    моя высокая харизма,
    и я использовал вполне
    её по части похуизма.
    
    Идя то разминувшись,
    то навстречу,
    в суждениях высок
    и столь же низок,
    в момент, когда себе противоречу,
    я к истине всего сильнее близок.
    
    Многое мне в мире неизвестно,
    только чтоб не школьничать натужно,
    я сказал непознанному честно,
    что оно и на хуй мне не нужно.
    
    Меня на сочувствии тонком
    не словит лукавая нелюдь,
    я долго был гадким утёнком
    и чуткий поэтому лебедь.
    
    А был я моложе -
    трещал, как трещотка,
    свой век болтовне посвящал я и ню,
    общение с ню
    оборвала решётка,
    и там записал я
    мою болтовню.
    
    Когда всё валится из рук,
    с утра устал или не в духе,
    то злюсь на мир я, как паук,
    которого заели мухи.
    
    Мне вовсе не нужна
    медалей медь,
    не надо мне призов -
    я не гнедой,
    стакан хотел бы полным я иметь,
    а славы мне достаточно худой.
    
    Я лица вижу, слышу голоса -
    мне просто и легко среди людей,
    но в лагере я столько съел овса,
    что родственно смотрю на лошадей.
    
    Век мечтает о герое -
    чтоб кипел и лез на стену,
    буря мглою небо кроет,
    я - сдуваю с пива пену.
    
    Живу я - у края обочины,
    противлюсь любому вторжению,
    и все мои связи упрочены
    готовностью к их расторжению.
    
    Я знал позора гнусный вкус,
    и шёл за ним вослед
    соблазна гнилостный укус,
    что жить уже не след.
    
    Исполнена свободы жизнь моя -
    как пение русалочье во мраке,
    как утренняя первая струя
    у вышедшей на улицу собаки.
    
    Пока между землёй живу
    и небом,
    хочу без сожаления признаться:
    полезным членом общества
    я не был,
    поскольку не хотел во всё соваться.
    
    Я прожил век собой самим,
    и мысли все мои нелепы,
    но всё же кем-то был любим,
    а остальные были слепы.
    
    Тайком играя на свирели,
    вольготно жил я на Руси,
    все на меня тогда смотрели,
    как на свободное такси.
    
    Курю, покуда курится,
    в мечтах тая,
    что Бог от увядания спасёт,
    и сваренная курица,
    кудахтая,
    яичко золотое мне снесёт.
    
    Хоть жил, не мельтешась и не спеша,
    хотя никак не лез из пешек в дамки,
    дозволенные рамки нарушал
    я всюду, где встречались эти рамки.
    
    Почти что дошла до предела
    моя от людей автономия,
    но грустно, что мне надоела
    и личная физиономия.
    
    К себе присматриваясь вчуже,
    я часто думаю недужно,
    что я душевно много хуже,
    чем я веду себя наружно.
    
    Сообразно пространству акустики
    я без пафоса, лести и мистики
    завываю свои наизустики,
    приучая людей к похуистике.
    
    Живя бездумно и курчаво,
    провёл я время изумительно,
    а если всё начать с начала,
    то жил бы лысо и мыслительно.
    
    Тщеславием покой не будоража,
    отменно я свой кайф ловлю в стакане,
    хотя моя мыслительная пряжа
    тянула на недурственные ткани.
    
    Когда хоть капельный бальзам
    на душу льётся мне больную,
    то волю я даю слезам
    и радость чувствую двойную.
    
    Обороняюсь я нестойко
    от искусителей моих,
    безволен я уже настолько,
    что сам подзуживаю их.
    
    Даже в лёгком
    я нигде не числюсь весе,
    ни в единое
    не влился я движение,
    ни в каком
    я не участвую процессе,
    и большое
    в этом вижу достижение.
    
    Весьма стремясь к благополучию,
    поскольку я его люблю,
    всегда я шёл навстречу случаю,
    который всё сводил к нулю.
    
    Всем говорю я правду только
    и никому ни в чём не лгу:
    моя душа черства настолько,
    что я кривить ей не могу.
    
    Мне не надо считать до ста,
    крепок сон и храплю кудряво;
    то ли совесть моя чиста,
    то ли память моя дырява.
    
    Да, в лени я мастак и дока,
    я на тахте - как на коне,
    но я не жалкий лежебока,
    лежу поскольку на спине.
    
    Я бы с радостью этим похвастал,
    жалко - нету покойных родителей:
    нынче мысли свои очень часто
    я встречаю у древних мыслителей.
    
    Теперь я чистый обыватель:
    комфорта рьяный устроитель,
    домашних тапок обуватель
    и телевизора смотритель.
    
    В нас житейских будней каталажка
    сильно гасит ум и сушит чувства,
    жить легко поэтому так тяжко,
    требуя душевного искусства.
    
    Боюсь неясных близких бед,
    мой мутный страх - невыразим,
    но жил не зря я столько лет,
    и, что важнее, - столько зим.
    
    Я предавался сладострастью,
    я пил с азартом алкаша,
    и, слава Богу, только властью
    меня мой бес не искушал.
    
    Меняюсь я быстро и просто:
    созвучно с душевным настроем
    сегодня я дряхлый и толстый,
    а завтра я крепок и строен.
    
    Меня томит и ждёт лекарства
    здоровью пагубная бедность,
    а в интересах государства -
    платить согражданам за вредность.
    
    Для пробы сил и променада,
    беспечный умственный урод,
    я очень часто знал, как надо,
    но поступал наоборот.
    
    Идеям о праведной жизни назло, -
    я думал, куря после ужина, -
    заслуженно мне никогда не везло,
    но часто везло незаслуженно.
    
    Сам себе не являя загадки,
    от себя не стремлюсь я укрыться:
    если знаешь свои недостатки,
    с ними легче и проще мириться.
    
    Я ушёл от назойливых дел,
    погрузился в уют обывательства,
    много больше достиг, чем хотел,
    и плачевны мои обстоятельства.
    
    Я к новой личности ко всякой
    тянусь, учуяв запах новый,
    я в жизни прошлой был собакой,
    был беспородный пёс дворовый.
    
    Я в неге содержу себя и в холе,
    душа невозмутима, как лицо,
    а призраку высоких меланхолий
    я миску выставляю на крыльцо.
    
    Вновь я сигарету закурил,
    с жалостью подумавши о том,
    как нам не хватает пары крыл -
    я бы помахал, проветря дом.
    
    Творя поступки опрометчиво,
    слепцом я был, ума лишённым,
    а после делать было нечего,
    и я гордился совершённым.
    
    Глупость жуткую я допустил,
    и теперь моя песня допета:
    я, живя, то гулял, то грустил,
    но нельзя было смешивать это.
    
    Спокойно, вдумчиво, подробно
    я проживаю день за днём
    и, Прометею неподобно,
    лишь со своим шучу огнём.
    
    Напичкан я различной скверной,
    изрядно этим дорожа:
    я ценен Богу службой верной,
    собой таким Ему служа.
    
    Я тащусь от чудес и загадок,
    обожаю любые игрушки,
    для меня упоительно сладок
    запах розы и прочей петрушки.
    
    В дар за опрометчивую смелость
    полностью довериться удаче
    всё со мной случалось, как хотелось, -
    даже если было всё иначе.
    
    Уже весьма дыряв
    челнок мой утлый,
    а воду я черпаю - решетом,
    зато укрыт я небом, как зонтом,
    и ветер в голове моей - попутный.
    
    Судьба не скупилась на пряник,
    но била за это - втройне,
    и я, как Муму и "Титаник",
    валялся у жизни на дне.
    
    Проворен, ловок и сметлив,
    я был рачительным старателем
    и выжил, капли не пролив
    из рюмки, налитой Создателем.
    
    Вся жизнь моя - несвязный монолог,
    где смех и грех текут одновременно,
    и если не заметил это Бог,
    то дьявол это видит непременно.
    
    Наверно, от упрямства и нахальства,
    хотя не воевал и не брюзжал,
    награды и доверия начальства
    ни разу я при жизни не стяжал.
    
    Нет, я трудом себя не мучаю,
    бегу от мелкого и всякого,
    труд регулярный и по случаю
    душе противны одинаково.
    
    Я на пошлом киче сердцем таю,
    всюду вижу кич издалека,
    даже облака, где я витаю, -
    это кичевые облака.
    
    Мне сон важней иных утех,
    ночами сплю и днями мглистыми,
    я досыпаю время тех,
    кто был разбужен декабристами.
    
    Деревья сумрачно растут,
    могилы тесно окружив,
    я совершил кощунство тут,
    журчаньем празднуя, что жив.
    
    Память наша густо поросла
    дырами на месте стыдных бед,
    в ней уже сегодня без числа
    разных неслучившихся побед.
    
    Хотя надежд у нас избыточно,
    ещё прибавится и впредь;
    что большинство из них несбыточно,
    нам наплевать и растереть.
    
    Ни к астрологии, ни к хиромантии
    я не кидаюсь, надеясь на фарт,
    сердце стучит, как часы без гарантии, -
    это верней и цыганок, и карт.
    
    Направляясь в мир иной
    с чинной непоспешностью,
    я плетусь туда хмельной
    и с помятой внешностью.
    
    Живу я пассивно и вяло,
    за что не сужу себя строго:
    я дал человечеству мало,
    однако и взял я немного.
    
    Да, был и бабник я, и пьяница,
    и враг любого воздержания,
    зато желающим останется
    дурной пример для подражания.
    
    Умрут со мной
    мечты мои немые,
    лишь там я утолю свои пылания,
    где даже параллельные прямые
    сойдутся, обезумев от желания.
    
    Ждут меня, безусловно, в аду
    за влечение к каждой прелестнице,
    но, возможно, я в рай попаду
    по пожарной какой-нибудь лестнице.
    
    Ничуть не думаю о том,
    как вид мой злобу в ком-то будит;
    потом умру я, а потом
    любить меня престижно будет.
    
    Я не улучшусь, и поздно пытаться,
    сыграна пьеса, течёт эпилог,
    раньше я портил себе репутацию,
    нынче я порчу себе некролог.
    
    Ещё совсем уже немножко,
    и на означившемся сроке
    земля покроет, как обложка,
    во мне оставшиеся строки.
    

    Перейти к книге "Гарики из Атлантиды": К Предисловию! К гарикам!


    

Designe of page
CSI "Facktor"
mailto: foxmax@inbox.ru