- Игорь Миронович, добрый вечер. Как дела?
- Замечательно! Хочу сообщить, что вам представляется замечательная возможность пощипать заезжего фраера. Я привез в Новосибирск, как всегда, стихи и байки.
- Что для вас юмор в наше нелегкое время: оружие, образ мыслей или средство выживания?
- Я думаю, что это обмен веществ, это физиология. Юмор - он или есть или его нет. Поэтому я просто с этим живу.
- В Россию вы попали в горячий предвыборный период. Как вы себя чувствуете в этом контексте? Является ли политика предметом вашего творчества?
- О политике я стараюсь ничего не только не писать, но и не знать. Просто храня свой пожилой организм от омерзения и от всяких психологических потрясений. Это единственное чувство, которое вызывают у меня всякие политические страсти, лица, выступления и т.д. Считаю, что как бы ни кипели политические страсти - без них можно обходиться.
- В жизни вы такой же веселый человек, как в творчестве?
- Я угрюмый, старый, пожилой, мерзкий в общении человек, так что живу я совсем не весело. Да и что вы все о творчестве да о творчестве? Да и само слово 'творчество' я не люблю. Скорее, речь может идти о вдохновении. Я же не поэт, я шуткарь. Мне много не надо для того, чтобы вдохновиться. Вот кофеек дали и я счастлив.
- Где, по вашему, вас больше любят?
- Если говорить об аудитории, то меня больше любят в Германии и в Америке. Чем дальше еврей от Израиля, тем больше он любит израильтян.
- Ваши гарики пытались переводить?
- Да. На пять-шесть языков. Только все попытки заканчивались неудачей. Я думаю нашу жизнь вообще нельзя перевести. Потому, что если рассказать кому-то, что молодые люди, газетчики собрались вокруг заезжего фраера для того, чтобы расспросить его о то, о сем, и первым делом заговорили о политике, многие бы просто рассмеялись. Есть же много других интересных вопросов, например: курите ли вы марихуану, не бисексуал ли вы?
- А вы курите марихуану?
- Не курю. Но пробовал. На подсказанные вопросы не отвечаю.
- Как вы относитесь к современной литературе?
- Я Пелевина очень люблю. Благодарен Акунину за его существование. Двух женщин очень люблю: Дину Рубину и Людмилу Улицкую. В изобилии читаю толстые российские журналы. Из поэтов очень люблю Игоря Иртеньева и Тимура Кибирова. Я считаю, что все очень хорошо сейчас с литературой в России.
- Волнуетесь ли вы перед концертами?
- Конечно! Каждый раз перед концертом трясусь, как заячий хвост, пока за микрофон не ухвачусь. Но старые артисты говорят, что это нормально и будет так до конца жизни.
- Не пробовали свои концерты разбавлять музыкой, песнями?
- Петь я обожаю. Блатные песни пою по пьяни потрясающе.
- А что вы пьете?
- Последние годы предпочитаю виски, водку.
- А перед выходом на сцену употребляете?
- Тут уж нет. Я, как профессионал-любовник на работе не пью.
- А где жить смешнее? В России или Израиле?
- О, какой прекрасный вопрос! Никогда не задумывался. Наверное, все же в Израиле. У нас там все на пограничных эмоциях. С одной стороны, безумный страх, с другой - народ с безграничным чувством юмора. Там даже с моим знанием иврита можно ежедневно попадать в смешные ситуации. Например, если я что-то не чувствую носом, то на иврите это звучит 'ибати нахерами'. И так каждый день.
- Вас не упрекают за то, что вы используете в своих произведениях матерные слова?
- Я не люблю термин 'матерные'. Для меня это такая же часть великого и могучего, как и все остальные слова. Я не люблю маты не по делу, у Лимонова, например. У него это получается так, как у тринадцатилетнего мальчика Коли, который девочке Лизе хочет доказать, что он уже взрослый.
- А у Сорокина?
- Про Сорокина я вообще даже думать не хочу, не то что говорить! Вот Юз Алешковский - это да. Или у того же Венечки Ерофеева уберите маты - что останется?
- Почему у вас нет политических гариков?
- Всякий раз, сталкиваясь с политикой, я ужасаюсь. У нас достаточно посмотреть несколько минут трансляцию заседания Думы, и хочется тут же выключить телевизор, выпить и прополоскать рот. Поэтому стараюсь не просто в политику не ввязываться, не только ничего о ней не писать, а даже ничего о ней не знать. Оберегаю свой пожилой организм от возможных потрясений.
- Как же, живя в Израиле, можно ничего не знать о политике?
- Я стараюсь.
- Вас пытались для улучшения собственного имиджа привлекать политики?
- Да, и неоднократно. Но я всегда отказывался, кроме одного раза, когда общался с Бараком. Это действительно гениальный человек. Но, как и любого гениального человека в политике, его съела мелкота. Впрочем, рыцарям всегда тяжело.
- А тяжело нашим людям в эмиграции?
- Очень! Эмиграция - это очень большое испытание и на прочность семьи, и на верность чувству. Но тяжелее все же мужикам. Многим женщинам приходится на себе все тащить, и они становятся сильнее. Это в прошлом веке мужчин ценили за силу. А теперь, наверное, будут за слабость. Так что, бабоньки, на вас вся надежда.
Новосибирский пресс-клуб