|
|
|
|
Антонина Вольская
'Не
в силах жить я коллективно: по воле тягостного рока мне с
идиотами - противно, а среди умных - одиноко', - написал как-то
о себе Игорь Губерман. Таких четверостиший, называемых 'гариками',
в копилке литератора уже больше шести тысяч. Про себя и для себя - Причем повезло вдвойне, программа своего рода юбилейная, отмечаю 15-летие сценической жизни, - рассказал Игорь Губерман. До его выхода на сцену оставалось чуть меньше часа. И, что любопытно, Игорь Миронович вместо подготовки и всяческих репетиций с удовольствием потратил это время на общение со мной. - Для меня города - это люди, поэтому Саратов, кроме традиционно теплой атмосферы, я люблю за то, что здесь живут Лев Горелик и Владимир Глейзер. Каждый раз с огромным удовольствием вижусь с ними. В Россию приезжаю выступать лишь раз в год. Так жизнь складывается. Даю концерты также в Америке, Германии, Австралии, вот в Швейцарию позвали. Работаю для русскоязычной публики, сейчас таковую встретишь везде в чудовищном количестве. В Израиле, где я живу, нас таких полтора миллиона, никакого перевода на иврит не нужно. Россию увидав на расстоянии, грустить перестаешь
о расставании. А знаете, были попытки переводов моих 'гариков' на пять-шесть языков (английский, испанский, польский, литовский, идиш), все кончались очень плачевно, откровенно бездарными четверостишиями. Мне кажется, нашу жизнь перевести на другой язык невозможно. Правда, сейчас в Голландии вышла книга рассказов Дины Рубиной (она метко прозвала меня человеком, который много себе позволяет). Так в нее вошли несколько десятков моих переводных стишков. Не знаю, как они звучат, какие метаморфозы произошли с содержанием, но голландский мне уже симпатичен, так как на этом языке фамилия моя произносится 'Хуйберман', а Дины - 'Руебина'. По-моему, многообещающе. Собственно говоря, как я недавно выяснил, на сцену люди выходят да и мемуары пишут для того, чтобы мельком, мимоходом, невзначай похвастаться. Вот и я, получается, хвастаюсь. А что? Есть чем. Высокого безделья ремесло меня от процветания
спасло. Однажды в Бутырской тюрьме организовали большую выставку московских художников. И мой друг взялся меня туда провести, подошел он к начальнику тюрьмы, просит: 'Тут проездом в столице Игорь Губерман, хочет увидеть выставку, но у него израильский паспорт'. И что ответил начальник: 'Губермана я пущу по любому паспорту на любой срок'. Месяц назад был в Одессе, шел по Дерибасовской. Смотрю, обернулся один человек среднего роста и говорит: 'Я извиняюсь, вы Губерман или просто гуляете?' Как просто отнять у народа свободу: А какие записки на концертах присылают! Чего стоит одна: 'Большое спасибо, совершенно не жалею, что зря потерял время'. Хотя и другая не хуже: 'О, Гарик, я в своих объятиях тебя истерла бы в муку. Как жаль, публично ты признался, что у тебя давно ку-ку'. Или эта: 'Я пять лет прожила с евреем, потом мы расстались. Была уверена, что с евреем даже на одном поле срать не сяду. На вас посмотрела и подумала - сяду'. В борьбе за народное дело Но понял я, что достиг невероятной известности, когда меня опознал в мужском туалете музея в Мадриде русский турист. Стоим мы тесно прижавшись к писсуарам (я неукоснительно следую правилу 'Не льсти себе, подойди поближе'), вдруг сосед мой наклоняется, признается, что узнал, начинает засыпать комплиментами, пытается пожать руку! К моему стыду от рукопожатий в тот момент я отказался. Что-то я увлекся, на концертах, когда рассказываю о себе, обычно читаю такие 'гарики': 'Я смотрю на мир похмельным глазом, радуюсь всему и от всего. Годы увеличили мой разум, но весьма ослабили его. Нет, я на лаврах не почил, верша свой путь земной. Ни дня без строчки, как учил меня один портной'. О неформатных стишках и великом могучем - Стихи сейчас пишу грустные, в основном про старость. Тут ничего не поделаешь. Достиг я возраста, который в некрологах называют цветущим. Гулял со своей пожилой собачкой, написал: 'Старикашка ведет старикашку положить на дороге какашку'. Сидел вечером за столом, родилось: 'Я огорчен печальной малостью, что ближе к сумеркам видна. Ум не приходит к нам со старостью, она приходит к нам одна'. Солнышко выглянуло, появились оптимистические утешительные нотки: 'Я дряхлостью нисколько не смущен. И часто в алкогольном кураже я бегаю за девками еще, но только очень медленно уже. Если ближе присмотреться, в самом хилом старикашке упоенно бьется сердце, и шевелятся замашки'. Так что без дела не сижу. Сочиняю, конечно, не каждый день, но с завидной регулярностью. Когда идея какая пробежит, или удастся украсть умные мысли у знакомых, друзей. Первый 'гарик' родился где-то в начале 60-х на одном из многочисленных застольев. Друзьям понравилось, продолжил сочинительство. Улучшить человека невозможно, и мы великолепны
безнадёжно. В каком жанре работаю? Сам до конца не разобрался. Пишу 'гарики' - лучше не скажешь. Особенно сейчас, когда появились толпы 'юриков', 'петиков', 'гавриков'. Последователей много, ну и на здоровье. Пусть сочиняют, если им приятно. Если в интернет залезть, такое увидеть можно! Как выходит моя книжка, какие-то фанаты тут же помещают ее в сеть. А как неутомимо последователи трудятся. Часто меня спрашивают, завидуете чужим удачам? Завидую, как пудель. Это чувство испытываю крайне часто. Люблю поэта Игоря Иртеньева, но если бы присутствовал при том, когда он написал замечательное четверостишье - отравил бы. Завидую народному творчеству, хотя за каждой анонимной частушкой скрывается автор. Например, до сих пор в фольклорных сборниках встречаю свою: 'Я евреям не даю, я в ладу с эпохою. Я их сразу узнаю: по носу, и по :'. Завидую одесскому поэту Векслеру с его двустишиями: 'Потеряла Рая честь, у нее другая есть. Войдет ли в горячую избу Рахиль Исааковна Гинсбург?'. Чувствуете густой аромат немного осовремененного Некрасова? Среди немыслимых побед цивилизации Перед своими концертами всегда предупреждаю слушателей о двух вещах. Во-первых, о том, что в четверостишиях попадаются крылатые строчки из русской классики (например, в соавторстве с Некрасовым я написал: 'Он даму держал на коленях и тяжко дышалось ему. Есть женщины в русских селеньях, не по плечу одному', а с Пушкиным у нас получилось следующее: 'Зима, крестьянин, торжествуя, наладил санок легкий бег. Ему кричат - какого :, еще нигде не выпал снег!'). Во-вторых, об использовании в 'гариках' неформальной лексики. Когда, лет 15 назад, только начал читать стихи, столкнулся с недоуменными взглядами, покраснениями кожи лица, возмущенными письмами. Всем напоминал слова Юрия Олеши: 'Я много видел всякого смешного, но не видел ничего смешнее написанного печатными буквами слова 'жопа'. А тем, кто еще сомневался, приводил слова академика Бодуэна де Куртене: 'Жопа не менее красивое слово, чем генерал. Все зависит от употребления'. Причудливее нет на свете повести, чем повесть
о причудах русской совести. На самом деле наше ухо, привыкшее к невероятной пластике русского языка, с радостью и готовностью ловит любую возможность неприличного искажения слова, понятия, фамилии. В лагере рядом сидел старый еврей с фамилией Райзахер. Так кличка у него была 'Меняла'. Великий могучий русский язык во всей красе попадает к нам буквально из воздуха. И дети, внуки прекрасно все знают без нас. В Бостоне живут мои друзья: муж, жена, теща - петербургская дама, филологиня, и внук. Бабушка целиком посвятила себя мальчику. Он приехал в Америку в годик, сейчас ему восемь. У ребенка прекрасный русский язык с огромным словарем. По-русски малыш говорит только с бабушкой, на улице - сплошной английский. И вот в начале декабря они выходят из гостей, гололед. Ребенок говорит: 'Бабушка, скользко на дворе, дай мне, пожалуйста, руку. По крайней мере на: (упадем) вместе'. Не надо бояться ненормативной лексики. Как и слова гавно через 'а'. Это мой вклад в русский язык. У Даля 'говно' происходит от слова говядо - крупный рогатый скот. Чувствуете, нет тут того эмоционального запала, как в слове 'гавно', когда мы говорим о хорошем человеке. Семья от Бога нам дана, замена счастию она. С Губерманом мы говорили еще долго. И о его имидже, и об отношении к политике (здесь Игорь Миронович был лаконичен: 'Я не люблю любую власть, я с каждой не в ладу. Но я, покуда есть что класть, на каждую кладу'), о популярности, не вскружившей литератору головы ('Высок успех и звучно имя, мои черты теперь суровы. Лицо значительно, как вымя у отелившейся коровы'): Обо всем не расскажешь. Игорь Губерман уехал, но обещал вернуться. Возможно на следующий год. Ведь традиция у него такая, раз в 365 дней бывать в России. К сведению Игорь Губерман, родившийся в Москве в 1936
году, закончил технический вуз, сменил много профессий -
от журналиста до 'химика' - электрика. Он автор нескольких
научно-популярных книг. Но главным в его литературном творчестве
были и остаются сатирические иронические четверостишия -
те самые гарики, которые он с необычайной легкостью придумывал
всегда и везде, разбрасывал вокруг себя, дарил близким и
полузнакомым людям. Первоисточник: Газета Саратовской областной Думы "Неделя области", 53 (62) от 17.12.2003
|
|
|
Designe of page |