|
|
|
|
11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Балинский продолжал расспросы. Здесь явственно обнаружилась тема легкого бреда, и Балинский задал новые вопросы. Бехтерев продолжал молчать, переводя взгляд с одного на другого. Потом они простились и вышли. Сыновьям было сказано, что их вызовут дня через два. Молча сидя в коляске, все еще перебирая мысленно вопросы Балинского и прикидывая ревниво, смог ли бы так же сам, Бехтерев вспомнил историю, рассказываемую об одной экспертизе учителя. Содержавшийся под следствием убийца девушки-служанки проявил ярчайшее и неоспоримое помешательство, что послужило бы ему оправданием ввиду невменяемости. Одержимый сразу двумя видами душевного расстройства, этот убийца был показан Балинскому. Тот сострадательно и со вниманием расспросил, выслушал и осмотрел его. А потом сказал: теоретически картина сразу двух болезней неоспорима, но практически - одна всегда исключает другую. Под следствием замечательно способный симулянт. И убийца вдруг спокойно сказал: 'Ладно, чего там притворяться'. Под тюфяком в камере у него нашли учебник с аккуратно подчеркнутыми - облюбовал и разучил - симптомами сразу двух расстройств психики. Он неосторожно совместил несовместимое.
- А почему вы ничего не спрашивали, Владимир Михайлович? - заговорил вдруг Балинский. Бехтерев подвозил его домой на Кирочную, Балинский попросил отложить писание протокола экспертизы до завтра, ссылаясь на легкое недомогание. - Было все зу? Неужели?
Балинский тоже засмеялся негромко, явно собственному какому-то воспоминанию. Бехтерев вопросительно глянул на него.
При слове этом перед Бехтеревым явственно встало лицо старика, от которого они ехали, и, вежливо улыбнувшись рассказанному, он тут же сказал без перехода:
Балинский махнул рукой беспечно, и в ответе его
явно не было скрытого укора непрерывно пишущему и публикующемуся повсюду ученику: Кроме этой, на всю жизнь благодаря Балинскому памятной экспертизы, Бехтерев провел их около тысячи. В сущности, это был еще один огромный курс психиатрии, читаемый заочно людям, которые очень в ней нуждались. Ибо не только конкретным торжеством человечности, милосердия и правосудия оборачивалось каждое такое освидетельствование, но и служило наглядным то уроком, то прямым пособием для коллег, разбросанных по стране и призываемых для судебно-медицинской консультации, а также для людей, чуждых медицине, но волей закона вынужденных заниматься такими экспертизами. При каждом губернаторе собиралось по делам об установлении опекунства и вообще по всяким казусам такого рода Особое присутствие, состоявшее из совершенно разных чиновных и доверенных лиц. Они вынуждены были в разрешении человеческой судьбы, запутанной психическими неполадками, руководствоваться только здравым смыслом, да плохо скрываемым полустрахом-полубрезгливостью при виде любого отступления от привычной нормы поведения, речи, психики. А пользовались между тем законной возможностью ограничить права неудобного человека, а то и упечь его по возможности навсегда в дом призрения для душевнобольных люди разные и с разными целями. Приглашенный на один из психиатрических съездов юрист Кони рассказывал истории достаточно показательные. Так, некий коллежский регистратор потребовал однажды освидетельствовать раздражавшую его и надоевшую, очевидно, жену по той причине, что она 'любит нравиться и кокетничать, довольно ленива, имеет привычку плакать, а став на молитву, молится беспорядочно и суетливо'. Или ещё: преданные и любящие дети попросили доверить им опеку над матерью, которая несомненно больна, ибо 'живет со своим обожателем', и 'бедные сироты боятся умаления доходов от содержимых матерью портерной и публичного дома'. Бехтеревские экспертизы были подробны, глубоки и тщательны. Поэтому, быть может, восхищаясь многотомной и многолетней экспертизой русского общества, которую вел, в сущности, Достоевский, нашел Бехтерев точнейшие о нем слова, обозначив беспромашно главные достоинства великого своего коллеги. Ему довелось как-то читать лекцию о Достоевском на публичных благотворительных чтениях, и он сполна воздал должное писателю - психологу и психиатру. Бехтерев говорил о проникновенности и проницательности, граничащих с ясновидением и пророчеством, и первый, кажется, отметил глубочайшую и достоверную черту в характере большинства его героев: следование обуревающей идее. Идее, которая охватывает человека всего, целиком, как пламя - пролитый керосин, и все поступки его, все помыслы и слова оказываются подчинены ей единственной, уже не контролируемой ни разумом, ни сознанием. Паранойя? Да, у многих похоже на случаи, встречаемые в клинике. Но дело-то как раз в том и состоит, что Достоевский 'показал воочию всем, что душевнобольные и вообще ненормальные люди не являются только затворниками домов для душевнобольных, но и типами, творящими обиходную жизнь вместе с другими душевноздоровыми лицами... Из произведений Достоевского для всех стало ясно, что душевное здоровье и душевная болезнь в жизни так тесно сплетаются между собой, что представляется невозможным одну обособить от другой, и даже часто нельзя определить в жизни границы душевного здоровья и болезни'. Бехтереву, однако, непрерывно приходилось определять эти границы то для оправдания и излечения по возможности человека действительно больного, то для воздаяния полной мерой негодяю, убийце или растлителю, чья вполне здоровая безнравственность так выпирала из средней нормы, что могла казаться болезнью, понижающей степень вины.
11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 |
|
|
Designe of page |