|
|
|
|
11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 И тут начались терзания. Как ни соблазнительно была неожиданно профессура (да еще чуть пугало, что незаслуженная), а жаль было расставаться с лабораторией, в которой тогда работал. А еше сколько повидать предстояло! И после трехдневного раздумья сел Бехтерев и написал в Россию нарочито-обдуманно нагловатое письмо: что согласен занять кафедру в Казанском университете только в случае, если кафедре добавят еще должность ассистента; если помогут в открытии психологической лаборатории; если позволят до конца отбыть срок заграничной командировки; если финансируют строительство больницы, без которой - базы для демонстрационного материала к лекциям - преподавание не будет впрок. Обсудил и подправил письмо с друзьями, посмеялись вместе над его напыщенной претенциозностью (ослом ведь сочтут кромешным, да наплевать на это), и уселся снова за микроскоп, весело ожидая уничтожающего отказа министерства народного просвещения. Ладно, сыщется, глядишь, и потом какая-никакая должность, а вот упущенное в достижениях преуспевших (раньше начавших и умудренных возрастом к тому же) коллег - не воротишь никакими усилиями. Вскоре пришел ответ. Министерство почти на все условия, поставленные профессором Бехтеревым, согласилось с полной готовностью. Видимо, здорово убедительны были слова Мержеевского и тот письменный отзыв Балинского, что уже приводился выше, да и сами почти шесть десятков статей двадцатишестилетнего профессора. Только в отношении новой клиники ответ был уклончив: покуда Бехтерев назначался консультантом Окружной психиатрической больницы Всех скорбящих с правом возить туда студентов. Продолжение заграничной командировки одобрялось безусловно и полностью. Тут нам уместно вспомнить, что он уже в это время не один ездил, а с женой, недавно приехавшей к нему из Вятки. Дочь того квартиранта, у которого застенчивый гимназист брал первые свои уроки гражданственности, стала его женой. Пятеро детей нисколько не мешали Наталье Петровне всю свою жизнь безраздельно посвящать мужу, даже во время обеда и ужина (последний далеко за полночь) неизменно смотревшему на нее из-за корректуры очередной статьи или книги. Самым плодотворным, пожалуй, периодом в жизни Бехтерева оказались эти почти десять лет, проведенные им в Казани. Какая бы проблема ни подврачивалась впоследствии его ученикам, с какой заковыкой ни обращались они к нему, неизменно следовало добродушное: 'Я в бытность свою в Казани этим занимался, помнится. И еще французские тогда же были статьи, и немецкие. Авторов запишите, пожалуйста, а по годам легко найдете'. Если же в ответ на вопрос не эти говорились слова, то другие, оптимистичные и поднимающие: 'Этим я, батенька, даже в Казани не занимался. И статей об этом покуда нет ничьих, до сих пор нету, я вам просто гарантирую отсутствие. Очень вам повезло: сядьте и напишите сами всю литературу'. В жизни каждого бывает своя Казань. Счастье, если приходит блаженное время реализации своих возможностей в период расцвета этих возможностей, а не на краю упадка или до того, как подготовлен к нему в полной мере. Бехтереву повезло. Оттого он и успел так много. В Казани он продолжал опровергать первую половину бессильной древней констатации, там же он взялся и за вторую. 'Строение темно, функции весьма темны' - как, должно быть, сладко схватиться с вековечной скалой этой, ощущая в себе силу для одоления. Где-то далеко, далеко маячила теперь чуть потускневшая за оцененным здраво расстоянием обозначенная Сикорским цель: человек во всей целокупности. Впрочем, он уверен был, что доберется. А покуда - ежедневно до трех ночи. Коллеги по университету очень недолго считали его карьеристом, очень недолго держали за свихнувшегося, очень недолго обсуждали, сходясь за вечерним чаем или в коридорах сойдясь, после чего установилось единогласное: настоящий и роет всерьез. Интересно, до чего дороется: Всегда приятно отмечать в биографиях случайные совпадения во времени вовсе не относящихся друг к другу событий: на расстоянии это кажется символическим. Так, в год рождения Бехтерева открылась первая в России кафедра психиатрии - Балинский зачинал психиатрию как самостоятельную науку впервые в истории врачевания душевных болезней русскими медиками разных специальностей. А еще в год его рождения напечатана была первая русская работа - 'Заметки о тончайшем строении черепного и спинного мозга'. Совпадения эти уместно вспомнить, чтобы стало выпукло видно, как все еще только-только начиналось и разворачивалось в России и как вовремя он родился на свет. Ему не приходилось сожалеть, подобно тысячам подростков-гимназистов, что уже открыта Америка и не осталось на карте белых пятен, - волею судьбы он оказался в самом водовороте великих географических открытий до сих пор непознанной планеты. Несмотря на то, что в Европе успели в этом больше, начав куда ранее и интенсивней. Четыре года ему было, бегал по двору несмышленышем, когда узкий до невозможности (десятка три человек) кружок, Общество антропологов в Париже, потряс доклад анатома Брока. Для наук о мозге (только в наше время чрезвычайно разветвившихся) доклад этот знаменовал собой освобождение от вековечной убежденности, что мозг никакого отношения к психике не имеет (с одной стороны), и от вульгарной, предельно механистической (прошлому веку вообще очень свойственной) идеи, что все психические способности, наоборот, просто и прямо управляются сугубо специальными отделами мозга (по Галлю - шишками). Врач Брока несколько лет наблюдал больного, страдавшего потерей речи. Все понимал этот больной, все слышал, видел, полностью нормален был во всех своих проявлениях - и ничего не в силах был произнести. Умер он утром в день того достопамятного заседания, а уже вечером врач Брока с торжеством демонстрировал его препарированный мозг со значительным болезненным размягчением в области, получившей потом имя открывателя. А спустя некоторое время поступил подобный же пациент, и снова патология оказалась там же. Так был открыт речевой центр, и это было началом потока открытий, связанных с функциями разных отделов мозга. Спустя почти десять лет два военных врача прусской армии Фрич и Гитциг, наблюдая раненых с черепно-мозговыми повреждениями после сражения под Седаном, решили, как только наступит мирное время, попытаться искусственным электрическим раздражением воздействовать на живой мозг. Эта перспективная и несколько дьявольская идея (так назвал ее много лет спустя один их последователь) была осуществлена ими на собаках. В коре головного мозга они обнаружили двигательные области - отделы, ведающие движением конечностей. Появился метод, что уже само по себе полдела. Исследования множились в десятках лабораторий, придирчиво перепроверялись, открытия чисто анатомического толка немедленно влекли за собой поиск функции описанного отдела или извилины. Началось бурное преодоление второй части бессильной древней констатации: 'Строение темно, функции весьма темны'. В общий штурм этот в начале восьмидесятых годов активно включился молодой русский физиолог Бехтерев. До него в России была сделана лишь одна работа такого толка, а после нескольких его публикаций оказалось немыслимым весги любой спор о функциях почти любой области мозга без ссылок - в подтверждение или возражение - на его обширные и обстоятельные эксперименты. Проводимые с размахом и со скоростью необыкновенной, ибо недаром ежедневно до трех утра горел свет в его лаборатории. Ниже - в кратчайшем беглом перечислении - то, что он успел сделать, начав, еще когда готовил диссертацию,- с влияния коры головного мозга на тепловую регуляцию в живом организме. Он первым показал широчайшее влияние коры и других центральных областей мозга на кровяное давление и деятельность сердца. В его лаборатории добивались повышения и понижения давления крови, воздействуя на разные борозды, извилины и бугры. Кровоснабжение тела оказывалось тесно зависимым, строго подчиненным управляющим сигналом мозга. Показано было влияние мозга на движение желуд-ка и кишок, на сокращение мочевого пузыря и на работу почек. Вся работа печени и желчеотделение оказались в строгом подчинении мозгу. Давным-давно извести были врачам случаи желтухи от испуга, психического потрясения, длительной боли. Теперь описанные наблюдения эти вписывались в четкую и ясную картину согласования и связи, становился очевиден механизм многих клинических явлений. Мозг влиял на работу поджелудочной железы. Исследователи добивались ее принудительной работы, раздражая кору в области сигмовидной извилины. Влияние психических факторов на слезы пзтастно было человечеству всегда, явственно было п очевидно. Но по каким путям совершалось влияние? Бехтерев показал эти пути. Глотание и дыхание, выделение слюны, пота и молока, многочисленные и разнообразные двигательные функции живого тела, половые отправления, вкус н слух - не перечислить множество функций, механизм которых в связях его с мозгом вскрывался и становился очевиден. Десятки и сотни тончайших экспериментов стояли за каждым выясненным фактом. Опыты шли на собаках и кошках, кроликах и ягнятах, а результаты непременно обсуждались с врачами, лечившими многообразные мозговые травмы и заболевания. Здоровый человек не задумывается над своим устройством, воспринимая все возможности свои как благостную, но естественную данность, а между тем даже способность сохранять равновесие и ориентироваться в пространстве - сложные и сокровенные деяния мозга, обусловленные гармонической и тончайшей сыгранностью сразу нескольких его отделов и областей. Публикуя работу об участии органов равновесия в наших представлениях о пространстве и ориентации в нем, Бехтерев оказывался предшественником исследователей, которые более полувека спустя занялись тем же самым под флагом самоновейшей кибернетики. Попутно вскрывалась фантастическая пластичность нервной системы, гибкая и стремительная способность этого управляющего аппарата к перестройке и замещению выпавших функций. Когда, опять-таки полувеком позже, исследователи во многих лабораториях заня-сь изучением перестроечных, приспособительных, Компенсаторных механизмов мозга, снова посыпались удивленные ссылки на факты, установленные Бехтеревым, и на его провидческие мысли. Повторяясь и не избегая повтора, снова и снова цитировали, например, вот какую его точную идею, непостижимо очевидную для него задолго до опытного установления ее досто-верности: 'Не только возможно, но даже вероятно, что одна и та же область коры в зависимости от разносторонних связей с периферией тела может служить одновременно для различных функций'. Никак не входит в авторские намерения попытка пересказать и перечислить полностью, что успел наш герой именно в этой области своих интересов. Хотелось только напомнить поубедительней и покороче, что в любой науке совершенно хрестоматийные ныне школьно-азбучные сведения некогда мучительно трудно добывались. И одним из таких естественно забываемых пионеров в науках о мозге был Бехтерев. В начале девятисотых годов, спустя десять лет после 'Проводящих путей головного и спинного мозга', начал выходить его авторский семитомник 'Основ учения о функциях мозга' - уникальная, единственная не в России, а в мире энциклопедия всего, что узнал человек к тому времени о мозге. Ее сразу же начали переводить на несколько языков, справедливо объявили настольной книгой каждого натуралиста, а Бехтерева один из коллег назвал Нестором мировой неврологии. Однако мифический старец Нестор, мудрый советчик, к которому прибегали ахейцы со всеми вопросами и проблемами, этот воспетый Гомером всезнающий и всепонимающий мудрец, если разобраться попристальней, был упомянут всуе. Ибо семитомник Бехтерева, кроме исчерпывающих сведений о мозге (уровня той поры, разумеется), содержал еще превеликое множество неназойливо и ненавязчиво приведенных идей и мыслей, куда и как двигаться дальше. Это было скорее подробное напутствие, чем монография сведенных воедино знаний. После каждого почти раздела в каждой из семи книг следовала главка под названием 'Наши исследования' или 'Данные нашей лаборатории', или просто 'Наше мнение' и непременно приводились в такой главке опыты и предположения, побуждающие, стимулирующие новый поиск и новый эксперимент. Очень много предвидений и точных догадок содержал этот удивительный труд, и очень, очень много ошибок и поспешностей, которые вполне всерьез, безо всякой тени иронии по-другому не назовешь как творческими. Будущее подтвердило одно, опровергло другое - сполна, словом, воспользовалось книгой. Забавная трагедия постигла эту выдающуюся работу Бехтерева. (По прошествии времени многие трагедии выглядят в пересказе забавно.) Последователи первопроходца забывали сплошь и рядом воздать ему должное, продвинувшись - вслед за ним! - глубже и основательней. А порой - и того хуже. Был, говорят, однажды превеселый случай со сказкой Ершова 'Конек-горбунок'. Какому-то купцу так понравилась эта сказка, привела она его в такой восторг, что он ничего лучшего не смог придумать, как издать ее под своим именем. Просто и чистосердечно взял, да и заказал в типографии. Прелестный этот психолого-библиографческий казус невольно приходит в голову в связи с участью ряда бехтеревских идей и гипотез о функциях разных областей мозга. Но история науки и время - безжалостные и бесцеремонные реставраторы истины и справедливости, так что ныне это уже только забавно. Всевластное и всеведущее участие мозга во всей жизни живого организма впервые предстало исследователям в исчерпывающей и впечатляющей полноте. Это было документальным, надежным и основательным фундаментом тех идей, что под названием 'нервизма' отстаивались в те годы думающими исследователями и врачами во всем мире. Это была, кроме того, стартовая площадка всего, что достигли в изучении мозга и нервной системы последующие поколения их коллег. Бехтерев и употребил впервые это слово - 'неврология', чтобы обозначить им весь круг наук о нервной системе, изучать которую будут еще века и века. И основал первый в России специальный журнал. Так он и назывался, этот журнал: 'Неврологический вестник'. И наступила для него заветная, долго ожидавшаяся пора: вплотную приступить к человеку. Он им, собственно, давно уже занимался в качестве лечащего врача, в качестве клинициста-психиатра и невропатолога. Он хотел пройти структуру и функцию мозга, чтобы исследовать здоровую личность, поискать вернее подступы к возможностям ее исследовать, но на всех - без исключения на всех - своих путях натыкался (был врачом!) на патологию, и это нам тоже никак невозможно обойти.
11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 |
|
|
Designe of page |